Что таится в кино Абдрашитова и Миндадзе?

Опубликовано: 10 Октябрь 2024
на канале: КИНО И ВЕЧНОСТЬ

В ноябре 1984 года в антисказке Абдрашитова и Миндадзе “Парад планет” по ту сторону от звезды по имени Солнце на вечернем небосклоне выстраиваются в ряд: Земля, Венера, Юпитер, Марс, Сатурн и Уран. Мясник, астроном, грузчик, архитектор, шофер и фабричный рабочий уходят на последние в своей жизни маневры и попадают в царство мертвых. Немеющее время застывает. Что-то будет, что-то случиться. Переправа через реку Стикс работает только в одном направлении.

В жизни каждого человека наступает время, когда он не может понять, куда он попал. Вечером было заседание пионерской дружины, утром встал, а вокруг покемоны летят пропеллером жужжа. Вместо алого знамени на белоснежном флаге страны – олимпийские кольца, а седой председатель совета дружины ковыляет в собес за пенсией. Аналогичный случай происходит в Черном Море в 1986 году, когда тонет в пучине времени “Адмирал Нахимов”, он же теплоход “Армавир” из одноименной притчи Миндадзе и Абдрашитова. В одночасье уходит на дно корабль “Советский Союз”, а те, кто спасается, выходят уже на берег новой реальности “СНГ”. Тщетно разыскивает свою дочь, пассажирку парохода, майор Семин. Она спасается, но ее больше нет среди живых. Происходит полная перезагрузка реальности, память стерта, а прежние связи, слова и образы тают в вечности.

Я вспоминаю, как молниеносно, в один день, “Перестройка” произошла в моей личной жизни. На дворе был мокрый декабрь 1987 года, я был в армии на койке тульского госпиталя. Мне случайно попался свежий номер “Огонька”, где я прочитал одну статью. Журили Брежнева. Современнику, читающему эти строки, трудно понять тот шок, который испытали и я, а потом и все остальные сокамерники по палате. Долго носились из угла в угол, с упоением спорили, пересказывали содержание. Это было сродни тому, как если бы сейчас вдруг в Программе “Время” Киселёв стал бы поносить в Путина за атаку на малазийский “Боинг”. Так и случилось.

Поразительным образом тандем Абдрашитова-Миндадзе стал воплощением идей Гюса Бофа, который писал, что кино – это мобилизация абсурда, и Зигфрида Кракаэура, который заметил, что кино — это реабилитация физической реальности. Абдрашитов и Миндадзе сумели обнаружить прямо под носом абсурд существования и одновременно реабилитировать действительность.

Помимо тревожащей иносказательности камера Абдрашитова всегда умела фиксировать наивно и ясно ту реальность, которую советское кино успешно избегало. Это – не городская реальность омытых дождем улиц Данелия или Хуциева, это – не деревенщина Шукшина, не фабрики и заводы из “Весны на Заречной Улице”. “Абдрашитовская” провинциальная реальность нас окружала повсеместно и ежесекундно, сколько я себя помню лет этак 30, но вот на киноленты мистическим образом не попадала. Есть нечто неуловимое схожее в кинематографии Абдрашитова и творчеством фламандского живописца Иоахима Патинира.

Какие-то городские парки, какие-то кассы, сонные районные магазины, задворки предприятий, железнодорожные пути, пульмановские вагоны, скромные столовки, рабочие забегаловки – фундамент визуального образа “совковой” жизни. 95% ее территории. Режиссеры, и “лакировщики”, и “реалисты”, как-то пропускали ее мимо своей камеры, а Абдрашитов взял и снял. Сейчас же эта кондовая Совдепия куда-то исчезла. Кстати, почему-то еще и иностранные фотографы, если случалось им фотографировать здесь, также наивно фиксировали на камеру. Еще в 2003-2004 годах такой реальности, таких осколков было полно, а сейчас эстетика провинции полностью изменилась. Она стала “квази-гламурной”, пластиковой даже в райцентрах.

После 50-летней годовщины Октября партия все тише, словно нехотя вспоминает о коммунизме и предпочитает сосредоточится на увеличении надоев молока и разработке Самотлорского месторождения. Коммунизм же отодвинут в далекое грядущее.

Все реже в 70-х советские мелодрамы, драмы и даже детские фильмы выруливают на идеологическую риторику, но риторика эта выглядит как не пришей кобыле хвост, как искусственная челюсть на физиономии картины. То октябрята в фильме “Ох, уж эта Настя” торжественно клянутся “жить учиться и бороться как обещал великий Ленин”, то многозначительно смотрят вдаль удаляющимся пехотинцам пионеры в “Завтраке на траве”. Тем не менее, приметой времени в эпоху застоя становится подчеркнутая аполитичность. Особенно это заметно в фильмах о современниках, где почти нет или вообще нет рассуждений о партии, комсомоле или энтузиазме. “Ирония судьбы или с легким паром” и “Единственная”, “Старший сын” и “Ольга Сергеевна”, “Белый Бим черное ухо” и “Сладкая женщина” хотя и сочатся советским образом жизни, но текут мимо социалистических догм, словно сняты они не в стране победившего пролетариата, а в обществе лишенном всякой идеологии.